Я рассказал Джефсону и про другую кошку, которая. некогда принадлежала нашей семье. Она была воплощенным чувством материнства и все свое счастье видела в детях. И действительно, я не помню, чтобы у нее когда-нибудь не было семьи - большой или маленькой. Ее не очень беспокоило, что у нее за семья. Если не было котят, она довольствовалась щенками или крысятами. Любое существо, которое она могла мыть и кормить, по-видимому, вполне устраивало ее. Полагаю, что она могла бы вырастить цыплят, если бы ей их доверили.
Вероятно, все ее умственные способности были поглощены материнством, ибо особого ума она не проявляла. Она никогда не могла отличить своих детей от чужих. Она воображала, что всякое молодое существо - котенок. Мы как-то поместили среди ее потомства щенка-спаниеля. потерявшего собственную мать. Я никогда не забуду ее удивления, когда он впервые залаял. Она отодрала его за уши и потом сидела, уставившись на него, с поистине трогательным выражением негодования и горести.
"Много же радости ты принесешь своей маме, - казалось, говорила она, - нечего сказать, хорошенькое утешение на старости лет! Только и знаешь, что шуметь и безобразничать! И погляди-ка на свои уши; они же закрыли тебе все лицо! Не знаю, откуда ты набрался всего этого".
Спаниель был добрый песик. Он пытался мяукать, и мыть лапой морду, и не - вилять хвостом, но результаты не соответствовали его усилиям. Не знаю, что было печальнее - его ли старания сделаться почтенной кошкой или отчаяние его приемной матери, когда из этого ничего не получалось.
Потом мы дали ей на воспитание малютку белку. В то время кошка вскармливала собственную семью, но с восторгом приняла белочку, воображая, что это еще один котенок, хотя и не совсем понимала, как могла проглядеть его. Вскоре белочка стала ее любимицей. Кошке нравилась расцветка белочки, и она по-матерински гордилась ее хвостом. Смущало ее лишь то, что хвост норовил задираться на голову. Кошка придерживала его одной лапой и не переставая лизала полчаса подряд, пытаясь привести его в порядок. Но стоило только кошке отпустить беличий хвостик, как он тут же опять задирался вверх. Я слышал, как несчастная мать плакала с досады.
Однажды соседская кошка пришла проведать нашу, и белочка была главным предметом их беседы.
"Расцветка хороша", - сказала приятельница, разглядывая предполагаемого котенка, сидевшего на корточках и разглаживавшего свои подусники; гостья сказала о белочке единственную приятную вещь, какую могла придумать.
"Восхитительная расцветка!" - с гордостью воскликнула наша кошка.
"Мне не очень нравятся ее ноги", - заметила приятельница.
"Да, - задумчиво промолвила кошка-мать, - вы правы, ноги - ее слабое место. Не скажу, чтобы я сама была высокого мнения об ее ногах".
"Быть может, они потом пополнеют", - любезно предположила гостья.
"Надеюсь, - ответила мать, вновь обретая утраченное. хорошее настроение. - О да, со временем они исправятся, А кроме того, поглядите на этот хвост. Скажите по правде, разве вы когда-нибудь видели котенка с более пышным хвостом?"
"Очень хороший хвост, - согласилась другая, - но почему вы зачесываете его на голову?"
"Я здесь ни при чем, - отвечала наша кошка. - Он сам задирается. Надеюсь, он выправится, когда котенок подрастет".
"Очень неудобно будет, если этого не произойдет", - сказала приятельница.
"Я уверена, что все будет хорошо, - ответила наша кошка. - Только мне нужно больше лизать, его. Этот хвост нуждается в том, чтобы его усердно лизали, как вы сами видите".
И в тот день после ухода соседской кошки, она целые часы сидела, приводя в порядок непослушный хвост; наконец, когда, она отвела от него свою лапу и он снова взлетел вверх подобно стальной пружине и задрался на голову белочки, наша кошка взглянула на него с чувством, понятным только тем из моих читательниц, которые сами были матерями.
"В чем я провинилась, - казалось, говорила она, - в чем я провинилась? За что на меня свалилось такое горе?"